Завтра Макс идёт в школу – после года хоумскулинга.
Он ушёл на домашнее обучение в конце февраля и с тех пор учился практически без каникул (в августе я разрешила ему пару недель повалять дурака).
Это был совершенно прекрасный (и ужасный) год. Мы не разлучались. В какой-то момент Макс перестал ходить гулять, объявив, что теперь мы – его лучшие друзья. И именно нам он намерен посвящать своё время.
Я вообще не бывала одна. В конце года я подсчитала заработанное и удивилась, что мои доходы упали всего на 20%.
Я думала, что, имея ребёнка на домашнем обучении, без кружков, без спорта, работать нереально.
Мне казалось, что все мои силы уходят на поддержание видимости нормальной жизни.
Видимость нормальной жизни требовала больших энергетических затрат: нужно было бесконечно перемалывать глыбы собственной фрустрации в чистый морской песочек, о который никто не поранится, в котором даже можно погреться.
Что помогло тебе пережить пандемию? – спросила я у Максона, и он сказал – то, что вы с папой ничего не боялись и были спокойные и уверенные.
Это мы-то были спокойные и ничего не боялись? – заорала я про себя, а вслух сказала:
– А, ну вот и хорошо.
Вообще в этом году я ставила себе галочки с необычной щедростью. За «мама, мне нравится учиться дома», за «мама, ты объясняешь лучше, чем в школе», за «мама, ты хороший репетитор», за «мама, спасибо, я все понял».
Прям не стесняясь, все запоминала и усваивала, и присваивала.
(Так ведь недолго и утратить навык обесценивания всего, что делаешь, беспокоилась я иногда, но быстро переключалась в режим выживания. А в режиме выживания все просто: похвалили – радуйся).
И мне очень понравился хоумскулинг. Я поняла, что и без прекрасной канадской школы жить можно.
Работать тяжело, но, наверное, если лучше все организовать, то и работа не особо пострадает.
Я решила изучить тему с домашним обучением – и может быть, попробовать хоумскулинг ещё раз, подготовившись основательно, а не в паническом режиме постоянного аврала.
Мне (глубокому интроверту с нуждой в долгом-долгом-долгом уединении) понравилось иметь ребёнка под крылом 24/7, как в младенчестве.
Вот он копошится неподалеку, что-то непрерывно конструирует, поёт, читает, смотрит кино на двух языках, садится заниматься – и столько успевает, тратя на учебу гораздо меньше времени.
У меня ощущение, что за год дома ребёнок как-то пророс сам в себя, стал куда более собой, чем был раньше.
Может, повзрослел, может, ему требовалось куда больше одиночества, чем мы думали, может, мы с ним нарастили достаточно осознанности – а скорее всего, сработало все вместе.
И насколько же стало проще с человеком, осознающим себя хотя бы на примитивном уровне.
– Черт, да что такое! карандаш дурацкий не пишет! (почти слёзы) Чтоб ты провалился! (пауза) Я почему-то очень раздражённый!.. А! Мама, я понял, я голодный, мне надо поесть!
– Боже ты мой, дожили, дожили!
А ещё год назад рисовали и раскладывали эмоции на камушках – никак они нам не давались, напрыгивали из-за угла, накрывали волной и закручивали, как в стиральной машинке.
Камушек посредине, сине-зеленый – это изобретение (и открытые) самого Максона, смешанная эмоция, грусть-спокойствие (на языке взрослых, вероятно, принятие).
А камушек сверху – это дар тишины, который надо дать своей чёрной печали, чтобы перейти в грусть-спокойствие
(Макс билингв, поэтому с ним не поймёшь, он сказал то, что хотел, или как получилось, но вроде бы тут он имел в виду внутреннюю тишину).
Апд. Напишу апдейт про камешки.
Это никакая не методика, я это придумывала на коленке, когда мы с Максоном препарировали его гнев.
Он у нас парень темпераментный и очень самолюбивый.
Мы разные способы пережить его гнев (по поводу ошибок, никогда в жизни за ошибки не ругали, но ошибаться он ненавидит) пробовали, и я, по правде сказать, не думаю, что сработали именно камни, сработало внимание к этой эмоции, попытки аккуратно и спокойно в ней разобраться.
Мы гнев и рисовали, и описывали, и смотрели примеры в кино, и делились опытом, и вспоминали, как гневаются другие дети, и искали триггеры (совершенная ошибка – а дальше ребёнок углубляться не готов, и я, конечно, не заставляла).
И показывали гнев на шкале (можно погуглить шкалу гнева или ещё какого-то чувства) – но Максу шкала не зашла, потому что гнев накрывал его с головой (понимаю, сама такая), естественно, по шкале было сразу сто.
Спокойное исследование гнева уже снизило напряжение, ребёнок перестал его так сильно бояться.
Ему, похоже, казалось, что из гневного пике он уже не выйдет или выйдет с какими-то потерями.
И после какой-то вспышки я решила попробовать камушки, потому что Макс любит все осязаемое.
То есть, гнев (подумала я) будет состоять из элементов, которые можно подержать в руках. Как Лего или поводья.
Ну вот. Я попросила его нарисовать на двух камушках начало ситуации и конец.
И он нарисовал ужасный красный гнев и счастливую золотую обезьянку (это из другой нашей истории про чувства и эмоции, твой внутренний зверёк).
Дальше я дала ему ещё три камушка и попросила нарисовать ступеньки, по которым он приходит к счастливой обезьянке.
Макс нарисовал чёрную печаль, грусть-спокойствие и белый камешек, откуда наполовину выглядывает обезьянка, которая больше не боится гнева
(сейчас пишу и думаю: господи, бедные дети).
Потом добавил к грусти-спокойствию камушек-подарок с тишиной.
И дальше, когда мы садились заниматься, я клала неподалёку эти камни, и когда он начинал (или заканчивал) клокотать, я спрашивала: ты где сейчас?
И он брал камушек и показывал, где.
И говорил: печаль, дальше будет грустное спокойствие.
Иногда сам сидит, занимается – смотрю, какой-то камушек положил на тетрадку. Разозлился, но держится)
Ещё важно, что на камнях он убедился – фундаментально, через осязание – что у гнева есть начало и конец.
Гнев проходит, а жизнь продолжается, и через несколько известных, постоянных стадий появляется золотая обезьянка, и вот она опять счастлива и живёт себе припеваючи.
Все нормально, все хорошо, гнев ничего не разрушил.
Сейчас подтвердил, что камушки помогли лучше понимать свои чувства и понимать, в каком ты моменте.
Маша Рупасова
