О расстановке больших фигур и процессов.
Редкая неделя проходит, чтобы меня не спросили даже так:
“Елена, а вы расставляли войну Украины и России, смотрели, кто победит?
А почему нет? А вот Хеллингер расставлял (СССР и Германию)!
А *** (немецкий коллега) расставлял и статью написал, и ее на пять языков перевели, включая русский и украинский…”
У меня такая постановка вопроса вызывает “много чувств”, ибо тут я понимаю, что могу еще 20 лет преподавать расстановки, но если кто-то хочет не знания, а утешения, мои усилия бесполезны. Если даже Хеллингер.
Тем не менее, предприму эти усилия.
Предлагаю попробовать хотя бы десять минут не искать утешения. Особенно в форме “возрождения” Украины или России или еще кого.
Поле – не утешающий и не вещающий правду оракул.
Поле – это абсолютно нейтральная в человеческом смысле среда. Как ветер или земля.
Ветер сломал березу, береза прибила человека, человека закопали в землю, из земли выросла береза.
Поле в этом месте прибивает 100 тысяч человек или 100 миллионов. В паспорта оно не заглядывает.
Орудием награды или возмездия не является, грехи и святость не засчитывает. Когда эти 100 умрут, их энергия пойдет в свободное веяние, и это способ полевой жизни. Ничего личного.
Почему прибивает? Потому что плохо стоят. Как та береза, мешает носиться свободно.
Люди для поля препятствие.
Они расщеплены, имеют бренное тело и тем самым мешают полю носиться по своей траектории.
Расщепление – это отделение “плохого” от “хорошего” (в Библии описано), а на психологическом языке это травмы, невыносимые чувства. Если чувство невыносимо, мы его не пропускаем, поле в этом месте нас “продувает”.
Мы объединяемся в семьи, народы, государства и еще разнообразно. Поле человека (т.е. то, что в нем застряло) не автономно, оно смешано с полем других людей. Всё вместе образует системы. В системах есть общее тотальное расщепление.
Читать поле можно в силу того, что расщеплены мы по-разному.
И именно в силу того, что мы не автономны, я могу,
как терапевт образовать временную систему с клиентом,
встать с ним в едином полевом процессе и то, что у него отщеплено, пройдет в зону моего восприятия ровно в той степени, в какой у меня НЕ отщеплено. Так я и читаю – собою неотщепленной.
Если, например, в России у нас у всех отщеплены схожие чувства, то в коллективном российском поле эти схожие лежат глыбищей.
Направить на них внимание и прочесть технически невозможно. Они у меня тоже исключены…
Даже, если я особенно просветленная и моя судьба особенно отличается от всех судеб в России (сделаем это безумное предположение), то даже если какие-то коллективные чувства мне доступны, объем глыбищи прибьет меня на месте (как ту березу).
Когда отношения между системами доходят до того, что мы имеем (да и когда не доходят тоже) – это объединение для того, чтобы образовать новую систему и в ней на двоих (и более) прошло то, что не проходит поодиночке. Это в поле не размежевание, а поиск друг друга для совместного решения.
Чем больше ненависти вы чувствуете к противоположной стороне, тем больше решения она для вас лично несет. Ненависть – признак отторжения приближающегося. Приближается в полевом смысле решение.
Зачем и почему столько боли и трупов?
Потому, что столько ненависти.
Почему так много?
Потому что так мало сил для решения.
Конфликт тем сильнее, чем меньше сил для встречи с собой.
Все это действует и для разводов и для всех прочих конфликтов любой степени.
Ставить все это не только невозможно, но и не нужно.
Для умиротворения надо умиротворять себя, заменяя свою личную ненависть на свою личную встречу с тем, что в тебе погибло ранее.
А что же они все-таки ставят и так красиво выходит, с флагами ? и сиянием?
Они ставят “свои представления об этом”.
Т.е. это не глобально-исторические расстановки, а, скажем так, сценарные.
Хороший жанр, но для авторов фильмов.
Это позволяет увидеть в том числе и свои скрытые процессы по поводу происходящего. Т.е. дело в целом полезное, но приватное.
Когда это частное дело представляется, как глобальное сообщение, то публика просто укрепляет защиту автора от реальности, поддерживая его сценарий.
Этим, наверное, можно объяснить то, что такие расстановки все время пытаются опубликовать на огромные аудитории. Нужно больше защиты и утешения.
И Хеллингер тоже?
И Хеллингер, конечно, тоже.
Он участник Второй Мировой Войны, его брат убит под Сталинградом, его народ пришел куда пришел и это очень большая рана. Его многочисленные расстановки на тему СССР – Германия служили его попыткам понять, утешиться, завершить.
Я участвовала в десятках таких расстановках конкретно у него. Я видела в этом еще один оттенок: посмотреть, как такая трагедия влияет на душу. На его собственную, прежде всего. Он был открыт к тому, чтобы быть раненым. Этим он, по крайней мере, отличался от современных авторов, которые ничего, кроме Возрождения Нации (своей) поставить не могут.
Сейчас не 40-е годы прошлого века. То, что происходит на любой стороне можно прям минута в минуту загрузить на экран, без всякой расстановки. И пройти сквозь отторжение (в том числе, цикл, отторжение тех, кто отторгает) и посмотреть.
Для расстановки расстановщик не нужен.
(с) Elena Veselago
