Тем временем новая собака возмужала.
Килограмма на три.
Мне кажется, я всё-таки немного ошибся с прогнозом её веса.
Это какой-то четырёхлапый краповый бройлер.
Или возможно, её бабушка была измельчителем отходов: съестных и твёрдых бытовых.
Она жрёт всё: начиная от жирных кузнечиков, мульчи из газонокосилки, деревянных деталей интерьера, шпатклёвки, бетон, арматуру и заканчивает гравием.
Точнее это не заканчивается.
И, как подобает бройлеру – гадит.
Погадит этой мульчой с гравием, потом радостно ездит по линолеуму на жопе!
Гони ямщик быстрее вдаль, так сказать. Два раза уже её предупредил, что если она будет вести себя, как бройлер, как бройлер и закончит. Даже показал ей в воспитательных целях фото: черепахового супа, корейского фудкорта и диктатора чон ду хвана.
Кошка смотрит на неё, как на какое-то грязное забавное гавнецо. Натурально морщится, до складок на лице, с двух метров. И близко не подходит, вероятно, боится заразиться вот этим вот.
У старшей собаки тоже нервный тик, она спать начала с открытыми глазами, как удав каа.
Мелкая же, подражая, наверно, хоббиту Бильбо Бэггинсу, нашла у Смауга нежное место.
В самом конце брыля собаки – складочки. “Ой, мягкие какие, мама”. По этому их нужно схватить и прожевать.
И главное, щенок – отважная до хрипоты: старшая собака рычит, уже дала ей два раза зубами по лицу (курцхаары не умеют кусаться, а ещё какие-то умные “мичуринцы” полностью вывели из неё гены агрессии – по сути это мягкая грустная домашняя игрушка). А той хоть бы что.
Укатится с дикими воплями, буквально две секунды пройдёт, она обратно. Истинно, истинно говорю вам – краповый бройлер.
Так же меня пустили в “альков”. С одним условием: если собачка ночью пищит и плачет, то нужно её выносить на улицу.
Около часа она укладывается.
Бегает от подушки в ноги, как чухче-перебежчик вдоль тридцать восьмой параллели и всем рассказывает про царящие ужасы.
Потом силы окончательно её покидают, чтобы потом всю ночь бегать и разговаривать во сне. То есть не умолкает вообще никогда!
Щенок, я же говорю – очень разговорчивый. По любому поводу.
“Возьмите меня на ручки”, – взяли, – “а нет-нет немедленно отпустите, там движуха началась”.
“Дайте мне поесть”, – даёшь, жрёт – молотит, – “а нет-нет это мало, давайте ещё. А вот это вот я есть не буду. Оно же заветрилось! А рыба есть? Натрескаюсь от пуза и воняю мурзиком весь день”…
Повёз к ветеринару, – час разговоров, какое я чудовище, заодно обоссала коврики и ветеринара, но последнего уже от радости свободы.
Раза два минимум я ночью встаю и несу щеночка пописать на улицу, где она минут десять на рассвете радуется чистому воздуху мещёры, потом опять плачет.
– Ах, несите же меня домой, невыносимо холодно.
Там она быстро ссыт, гадит огромными кучами и что-нибудь грызёт. Не знаю, что я научился – абстрагироваться, спать стоя и реактивно улавливать парящие вдалеке и невдалеке тоже ароматы, как кадавр стругацких.
Зато команды “ко мне”, “сидеть”, “дай лапу” почти разучила. Стоит только потрясти таблетками глюконата кальция в баночке. Шик-шик-шик, как сухой корм. Жрёт она его тоже, как умалишенная и я даже думаю однажды проснусь, а на меня смотрит огромная железная собака.
(с) Евгений Березовский
