Когда пишешь об опыте переживания смерти, тебе не дают позитивного опыта в ответ. Его как бы не существует, только время может что-то изменить. И время, правда, все меняет. У кого-то быстрее, у кого-то медленнее, но время – это вещь, разделяющая мир живых и мир мертвых. Это – Стикс.
У мертвых нет времени, у живых только оно и есть. Мы все – биологические существа, нам всем нужно время, чтобы к чему-то привыкнуть, с чем-то смириться, перестать ждать, перестать надеяться.
Петя категорически запрещал собакам забираться в постель (они все равно забирались), и по инерции после его смерти я их гоняла.
Где-то в середине ноября, часа в четыре утра Тиль запрыгнул на кровать и лег мне на спину, распластавшись по мне, как жаба. Я не спала, я металась по кровати, переворачиваясь с боку на бок, со спины на живот.
Очень хорошо помню это ощущение собачьей тяжести. Я не скинула его, я затихла. И сама практически мгновенно заснула.
Потом я прочитала, что специально обученные собаки, работающие с аутистами, имеют в своем арсенале этот прием – лечь на человека сверху, придавить, зафиксировать. Собаки помогают.
Я об этом уже писала, но их помощь бесконечна, многообразна, и писать о ней тоже можно бесконечно.
Самое простое – прогулки, и это нужно, это важно, если бы у меня не было собак, я бы застряла в аду на годы, я себя знаю.
Они мне не дали.
Еще один момент, связанный с собаками, это помощь людей, на них помешанных.
После Петиной смерти Тиль немножко спятил. Он лаял и кидался на дворников, он хватал за штаны проходящих мимо мужчин, я не могла отпустить его с поводка, потому что он был тотально непредсказуем.
Я была подписана в инсте на собачью школу, но мне и в голову не приходило купить у них какой-нибудь курс, а когда Петя умер и Тиль спятил, я подумала: почему нет?
Мы достигли колоссальных результатов, но я не буду вдаваться в подробности дрессировки с позитивным подкреплением, я хочу сказать о самом важном.
В собачьей школе меня попросили не ругаться на Тиля один месяц. Просто ради эксперимента.
И хвалить его за все желательное для меня, что он делает.
И не замечать негативное, как будто его и нет.
Вы не представляете, насколько это изменило мою жизнь и жизнь Тиля.
Я осознала, что почти три без малого года я общалась с ним на прогулках в стиле:
– Куда ты пошел? Нет, не надо! Прекрати! Выплюни! Стой! Заткнись! Нельзя!
Три без малого года я сообщала собаке, что я ей крайне недовольна, но не сообщала, как сделать, чтобы я стала довольной.
Начинала я осторожно, сначала стеснялась прохожих, но это быстро прошло.
Теперь меня просто не остановить. Этот поток восторга не задушить, не убить, не заткнуть.
Я сказала:
– «Пойдем!» – и ты пошел? “Ко мне” – и ты ко мне?!
Золото, солнышко, зайчик мой!
Выплюнул двухнедельное крылышко KFC, да ты мой герой!
Не облаял дворника с лопатой, ах, ты моя собака великолепная, на тебе вкусняшку.
Вы не можете себе представить, насколько улучшились мои отношения с собакой, насколько послушнее он стал, насколько четче у нас стал подзыв.
Прочувствовав на Тиле этот удивительный метод, я стала похваливать время от времени Ивана. И это тоже принесло богатые плоды.
Я не могу сказать, что меня безумно интересует мяч, который Тилю надо кидать.
Но я кидаю этот мяч, я посвящаю киданию мяча минут десять утром и минут десять вечером. Мяч стал символом.
Раньше, когда Иван приходил из школы, я давала ему обед и указывала на то, что с ним не так.
С одеждой, с тем, как он ест, с тем, как он выглядит.
Теперь я стала бурно радоваться его возвращению, разогревать еду и беседовать с ним о школе.
10 минут мы говорим о его одноклассниках, об учителях, об олимпиадах, о политике, истории, экономике и литературе, а потом он уходит в свою комнату делать уроки или общаться с репетитором по скайпу. И это очень многое поменяло.
Фактически это поменяло все.
Если раньше я гуляла с поганой собакой и жила с ужасным сыном, то теперь я гуляю с самой лучшей в мире собакой и живу с самым талантливым, самым прекрасным, самым красивым ребенком в мире.
Следующий пункт – массаж.
Он очень сильно помогает.
Еще при Петиной жизни Ира Грантовская подарила мне сертификат с пробным посещением на массаж лица, и я очень долго тянула, не шла туда, мне казалось ужасным, что он – в реанимации, а я на массаже лица и шейно-воротниковой зоны, но потом любопытство пересилило.
Я сходила на массаж и стала ходить к ним постоянно, 2 раза в неделю. Йогой я продолжала заниматься, но в специфическом ключе.
Я вообще думаю, что любое дело человек может обратить и в благо и во зло. Мне удалось обратить во зло даже йогу.
Пока Петя лежал в больнице, я делала исключительно силовые асаны. По тридцать-сорок минут в день я занималась сурьей, заканчивая практику длительными перевернутыми.
Я же сильная, правда? Могу же постоять на голове?
Вот и постою.
Во мне было так много ярости, так много отчаяния, что только бесконечная круговерть сурьи могла привести меня в себя.
Я помню эти жуткие дни.
Чатуранга, артхамукха, утхамукха, артхаутанасана, утасанасана, уртхахастана, тадасана, утанасана, артхаутанасана, утанасана, чатуранга.
Снова и снова.
Еще и еще.
В конце я делала ширшасану на десять, как я обещала себе, дыханий, но всегда держала дольше.
Пятнадцать, двадцать. Двадцать пять.
Я ощущала, как стонут, сминаются мои пальцы, обхватившие макушку, как тяжелеют веки, как горяча кожа черепа, как все внутри моей головы исчезает под напором какой-то красно-черной волны.
Ради этой красно-черной волны я все это и делала.
После Петиной смерти я утратила способность пить.
Физически, конечно, нет, но после двух бокалов я начинала рыдать.
Рыдала неостановимо, иногда десять, двадцать минут, иногда час.
Перед Новым годом меня приехала навестить Аня Жучкова, привезла икры и новогоднюю гирлянду.
Алкоголя у меня не было, мы пошли в кафе в соседнем доме, я выпила два бокала вина и не рыдала.
Это вселило в меня надежду – я подумала, что смогу, возможно, выпить три, а то и четыре.
Я провожала Жучкову до метро, мы зашли в магазин и купили бутылку, я распрощалась с Жучковой у калитки в мой дом.
От калитки до подъезда метров двадцать.
Я начала рыдать, как только калитка закрылась за мной с характерным пиликаньем. Не прокатило.
Помог тайский традиционный массаж.
Мне кинули рекламку в почтовый ящик, предлагали 3 сеанса по абонементу за пять с копейками. К тому же в соседнем переулке.
Я пришла в салон, оплатила абонемент.
Первый массаж мне не понравился – масло, балийская техника, не люблю.
Второй был фут – и тоже бывало лучше. Особенно, в Паттайе, где это стоило 500 р в самом лучшем салоне (если в Паттайе их можно сравнивать).
Но на третьем моем массаже появилась бабушка лет 85 в красной пижамке, которая сказала:
– no english, sorry.
Потом всю меня ощупала и, схватив за шею, произнесла:
– больно! Еще бы не больно. Ширшасана!
– а потом ни больно! – пообещала она.
Бабушка ни разу не сделала мне больно.
Она меня растягивала и скручивала, растягивала и скручивала. Когда она закончила, я встала, оделась, подошла к администратору и сказала, что хочу абонемент на бабушку. На шесть, десять, двадцать массажей, желательно навсегда.
Потом я зашла в Азбуку и купила маленькую баночку розе. И я не рыдала.
Еще одна вещь, которая мне помогла, это – волосы.
Они вились у меня мелким бесом, сколько я себя помню.
И сколько я себя помню, я прикладывала огромные усилия, чтобы придать им приличный вид.
Расчесать мокрыми, залить детанглером, вытянуть круглой щеткой.
Когда дайсон выпустил свой беспроводной утюжок, я вообще воспряла. Какая радость, какой кайф!
Только после Петиной смерти, когда я перестала вытягивать волосы, я задала себе вопрос: почему считала беспроводной утюжок дайсон кайфом?
Он чудовищно жжет волосы, хотя и утверждается, что он их бережет, он, правда, удобен тем, что его можно перекладывать из руки в руку, что провода нет, но все же – зачем я им пользовалась?
Зачем я это делала?
Зачем я 27 примерно лет выпрямляла свои вьющиеся волосы с помощью адской химии, круглых щеток, фенов и этого ебаного дайсона как вишенки на торте?
Этот вопрос я задала себе, стоя в ванной в полной боевой готовности. С пенкой для укладки.
Утюжком.
И феном.
Не знаю, что со мной тогда случилось, но, глядя на свои мокрые волосы, уже начавшие подниматься в кудряшки, я вдруг сказала своему отражению в зеркале:
– Да ну нахуй.
Ужас моей обычной укладки при зимней погоде состоит в следующем: как только я выхожу на улицу, во влажную среду (и не дай бог снег), волосы тут же начинают завиваться.
Несмотря на бильярдные шары пены, несмотря на 180 градусов фена дайсон.
И в тот момент, у зеркала в ванной меня посетил самый великий инсайт.
Я подумала: если я разрешаю своей собаке быть собакой и принимаю ее, если я разрешаю своему сыну быть любым и принимаю его, почему, сука, я не могу принять свои волосы? В 40 лет, а?
Anna Kozlova