Иду по Палангскому мосту – волны, чайки, все дела, и вдруг такая картина: маленькая девочка на понятном литовском языке перекрикивая шум прибоя, требовательно высказывает родителю свое спонтанное пожелание и, не дожидаясь разрешения, падает посреди «дороги».
Папаша топчется возле и начальное смущение на его лице медленно трансформируется в недовольство, но люди вокруг толерантно, по-европейски улыбаются, и он понемногу успокаивается.
Картинка и вправду умилительная, девочка смотрит в прорехи дощатого пирса на волны, ножки забавно дрыгаются, а гипюровая юбочка летает на морском ветру. Все хорошо.
И тут я вспомнил другое.
Еще в Минске, накануне Паланги, сижу я как-то, обедаю.
За соседний столик подсаживается очень нехарактЕрная компания – двое папаш далеко за сорок, и с ними трое детей, от вторых, а то и третьих браков.
Пацан, постарше, со взглядом, прочно воткнутым в телефон, нарядная девочка, помладше, со взглядом, блуждающим по пацану с телефоном, и кудрявый мальчик, ещё помладше, со взглядом непрерывно уставленным на девочку. Вот такой треугольник.
Увлечённый удачным обедом, я не сразу заметил, как непрерывный девочкин речитатив заполнил собой все помещение без остатка.
Девочка щебетала непрерывно, и обрывки фраз обволакивали меня монотонным, успокаивающим фоном.
«Мой папа купит нам сладкую вату, Александр, и мы поедем домой. А Рафаэль останется здесь ждать свой заказ…»,
«Александр, во что ты играешь? Покажи мне, во что ты играешь?!..», «Стоп! А у меня же глаза цвет меняют! Каждое утро они становятся другого цвета!..»
«Рафаэль, скажи Александру, чтобы он показал мне свой телефон…»
В общем, забавная девочка.
Яркая представительница рода девочек.
И вдруг щебетание резко оборвалось. Птичкин тембр взлетел в самое небо и трансформировался в рык начинающей львицы:
«Девочкам уступают, Александр! Девочкам ВСЁ уступают!!!»
Я обернулся и увидел яростную атаку на телефон, в которой Александр , конечно, бы победил, но сдался под тяжелым взглядом одного из папаш, который вынужден был отвлечься от пива, миллионов, каких-то отгрузок и цвета салона в новом мерине некоего Володьки.
Девочка покрутила телефон в ловких ручках, и тут же отдала его назад Александру, папаши заново увлеклись пивом и миллионами, а пространство снова наполнилось щебетом.
«Вот мы же помирились, Александр, и сейчас будем кушать. А Рафаэль до сих пор ждёт свой заказ!» «Не волнуйся, Рафаэль, скоро твою фигню принесут… а пока только пустая тарелка!»,
«Мы покушаем, папа купит сладкую вату, а Рафаэль будет до ночи ждать свой заказ!», «Его заказ принесут, когда он умрет! Ха-ха! Когда умрет!»
И тут неожиданно Рафаэль, маленький, светленький, кудрявенький, как барашек, заплакал.
– Я не умру! – сквозь слезы выкрикнул он, и безымянная девочка хищно сощурив глазки, твёрдо с нажимом сказала:
– Умрешь.
И повторила, как припечатала:
– Умммррешь.
Не дожидаясь взрыва новых децибелов, я рассчитался и уже на выходе, словно утешительный приз получил фразу:
«Так! Сейчас кто-то не получит сладкую вату!»
…
«А все-таки, ОНИ, несомненно, НАС побеждают», – подумал я лениво и стайка щебечущих птичек пронеслась над моей головой.
(с) Олег Разорёнов