“Каждый человек имеет право на своих тараканов в голове, и отказать тебе в этом праве я не могу. Но не пытайся, будь добр, переселить своих тараканов в мою голову. У меня своих достаточно”.
(Александра Маринина. Реквием)
* * *
Весна была, условно говоря.
Вот, как сейчас: только отважные работники ЖКХ сосули с крыш начисто поотрывали – снег повалил с прежним задором.
А мы с АнСанной в Питер собрались. По каким-то культурным надобностям. В то время нас в ином и заподозрить было нельзя, на первый взгляд.
Сидим у меня, в ридикюли платья бальные укладываем, веера, кипятильник.
Татьяна – мать – моя пришла проводить и убедиться. Пирожки принесла в дорогу. И коньяк. Ну, собственно, это все и объясняет.
Если б Красная Шапочка не только с пирожками, но и с коньяком визиты наносила – тоже б водевиль был бодрый.
Помню, хохочем. Коньяк.
Уверенно помню, что мама деньги мне к трусам пришивает наспех. Все деньжищи, все! Кроме железной мелочи. И булавкой, для верности.
Легкость бытия в трусах с булавкой под угрозой. Коньяк.
Коньяк. Перрон. Кружится. И снег кружится.
Мама меня обнимает внахлест, обнаруживает попу и вздрагивает:
«Ты куда в метель собралась в легкомысленной куртке? Весь организм снаружи! »
И немедленно переобувает меня в свою шубу.
Мамина шуба поглотила меня всю, вместе с руками по последнюю фалангу пальца. Хищный мутон!
Подол топорщился мохнатым колокольчиком, на спину тяжко привалился огромный капюшон.
Старательно шею тяну, чтоб на капюшон не упасть. Турист Леначка – прямая цитата беспризорности и скорби.
Мама запихивает меня в вагон:
– Не стой, – говорит – у края платформы, продует.
Проснулась ночью от острого желания пить и наоборот.
Вернулась.
Угнездилась на полке, переодеваюсь в темноте под простыней в дорожное.
Ощупываю себя, о чем-то смутно припоминая. Денег в трусах не было.
Ансанну разбудила тревожная сирена.
Мы на сто раз проверили гальюн, недоумевая:
– Как?! Как я исподлилась смыть пачку денег в узком жерле?
Порочная версия про кражу из трусов, разбивалась о камень следственного эксперимента.
Незамеченным в трусы, через джинсы и булавку никто прокрасться не мог.
Устав от бесперспективных ландшафтных поисков Ансанна заснула обратно.
Я же, продолжала метаться, в кромешной тьме ощупывала 1,75 на 1,95 сантиметров купе и свои 152.
Неосвоенной осталась территория, покрытая носками.
Ансанну разбудила сирена, победно воющая в ухо:
– Анька, деньги в носках!
Иногда человек одними бровями может одновременно выразить облегчение, вопрос и слово «идиотина».
Счастливая идиотина засыпала, поджав под себя ноги в носках, и ни зги не могла припомнить, когда и при каких обстоятельствах она перепрятала деньги из трусов.
Надо ли объяснять, что среди ясной, капельно-теплой питерской весны я в лихой ямщицкой шубе была … ?
Джерби Джербинова
