Собакам принято ставить памятники за какие-то военные подвиги: за обезвреживание пятидесяти шпионов-перебежчиков границы, разминирование гектаров полей, ну и иногда еще и за оперативную доставку вакцины умирающему городу.
По большому счету, человек благодарит собаку за жизнь, за спасение его, человеческой, жизни.
Невозможно понять, зачем собаки все это делают, зачем они нас всегда спасают, но то, что спасают – это факт.
Меня спасли мои собаки.
Искренние, убежденные оптимисты.
Одно то, что утро наступило, все, кто рядом, живы, и впереди прогулка, кажется им достаточным поводом для радости.
В самые черные, мрачные утра, когда, казалось, встать просто нет сил, собаки меня поднимали. Это уже, считай, полдела.
У нас дошло до того, что Тиль стал приносить мне прогулочные штаны, чтобы я поскорее оделась.
Вести меня на кухню за штаны, чтобы я вытащила из холодильника контейнер с завтраком.
Последовательность действий он прекрасно знал.
Пока я спускалась за ним по лестнице подъезда, я каждый раз думала, что не выдержу.
Что я просто сдохну, что я больше не могу, что у меня нет сил сейчас сорок минут ходить с ним по дворам, но я шла. Ведь если бы я не шла, то кто бы с ним шел?
И постепенно мне становилось легче.
Каждый раз я выходила из дома с чувством, что не смогу, а возвращалась, если не окрыленной, то вполне бодрой.
Залечь обратно в кровать мне не давала собачья еда. Не скрою, мысль заказать сухого корма и забить на все, меня посещала, но останавливало то, что они, скорее всего, не станут жрать, и вдобавок ко всему у меня окажется огромный пакет никому не нужного корма. Поэтому я продолжала готовить им.
Покупать мясо, печенку, индейку, овощи.
Несколько раз я забывала все это купить, и приходилось нестись в магазин почти ночью, потому что наутро им было бы нечего есть.
Это парадоксальным образом возвращало к жизни, это отвлекало от мрака.
В какой-то момент я перестала плакать дома, я стала плакать на улице. Я выходила в 7.40 утра на улицу с Тилем и говорила Пете, что, вот, смотри, все не так плохо, как могло бы быть. То есть, плохо, конечно, но я как-то справляюсь.
Посмотри на Тилюшу, вот он бегает, вот он в восторге, вот мы встретили нашего друга, лабрадора Арчи, как ты думаешь, у меня получается?
И я рыдала практически взахлеб.
При Петиной жизни Тиль был и его и моей собакой. Выражалось это в том, что Петю он слушался беспрекословно, а меня через раз, но при этом занималась им я.
Я его кормила, чесала, я отрабатывала с ним команды. Он всегда держался меня дома, в быту, но когда мы гуляли с ним и с Петей вместе мои команды он мог не слышать. Петины не слышать не мог.
Когда Петя умер, я вцепилась в Тиля. Вцепилась физически.
Я посадила его на поводок и боялась с этого поводка отпустить. Мне казалось, случится нечто ужасное.
Каждый вечер я ложилась спать, и меня посещали страшные картинки относительно нашей утренней прогулки с Тилем.
Мы встретим ротвейлера Вульфа.
Я не успею подхватить поводок, и Тиль выбежит на дорогу.
Тиль убежит, почуяв течку. Все будет ужасно.
Две недели я водила его на поводке, не спуская даже во дворе. И он тоже вцепился в меня. Дома он не давал мне прохода, он следил за мной, он перестал спать. Если я шла в туалет, он шел за мной и ждал у двери. Если я вставала ночью, он тоже вставал. Он словно боялся, что я куда-нибудь исчезну, как Петя, уйду и не вернусь.
А потом вдруг наступил момент единения. Наверное, это поймут только собачники, люди, которые общаются с собакой, живут с ней, гуляют.
Срабатывает какая-то настройка, щелчок, и вдруг ты понимаешь, что вы, в сущности, одно целое.
Ты смотришь на мир глазами собаки, а она – твоими.
Ты понимаешь, что не надо командовать, не надо бояться, не надо вообще ничего.Что бы ни случилось, ты успеешь собаку спасти.
И она даст тебе это сделать, потому что она с тобой точно так же, как ты с ней.
Я отпустила Тиля с поводка, я смотрела, как он носится по скверу рядом с гостиницей на Покровке, а потом позвала его, и он ко мне пришел.
Потом я отпустила его на бульваре играть с девочкой-стаффордом (хозяин сказал мне: спасибо вам, с ней все боятся играть, хотя она самая добрая в мире собака), и когда они набегались, наигрались, я позвала его, и он пришел, легко и просто, оставив эту великолепную, серо-белую стаффордширшу.
Что-то щелкнуло в моих и его мозгах.
Я осознала, что теперь он – моя собака, и он это тоже осознал.
Он стал вдруг слушаться меня бесприкословно, как слушался раньше Петю. И в этом был какой-то его невероятный вклад, какое-то глубокое осознание, огромная помощь.
Тиль словно сказал мне: ты можешь на меня рассчитывать, я не стану добавлять тебе гемора.
С Тэффи все гораздо легче. Она была моей собакой до Пети, она любила Петю всей душой, но его смерть не разрушила ее картину мира, потому что она всегда знала, что у нее есть ее хозяйка – я.
Anna Kozlova
PS: шипперке /схипперке – самая маленькая овчарка, выведенная во Фламандском регионе Бельгии для охоты на речных крыс и мышей…