Озеро моего детства. Между больницей и больницей заехала подруга и увезла на передышку в лесничество, куда мы с бабушкой ходили поплавать. Я там не была больше двадцати лет. Узнаю только озеро, лес уже другой, дорожки другие, только по сложным контурам озера могу что-то узнать. Сосны в небо, молодой ужик закладывает зигзаги по воде, дети скачут с поваленной сосны в воду. Сверху вода прогретая, сантиметров на тридцать глубже прохладная, опускаешь ноги вниз – холодно, там родники. Пахнет соснами и дико хочется спать после воды.
К маме приходил логопед, сказал, что все хорошо и речь восстановится. Ищу компаньонку, чтобы маме было с кем разговаривать разговоры, когда я уеду. Готовлю воркбуки для “Winged”, времени до старта совсем мало. Девушки мои без меня верстают лендинги, и хотя бы здесь я совершенно спокойна.
А я почему-то все время думаю о том, что бабушкино «своя ноша не тянет», про которое я в детстве решила, что оно касается тяжелых вещей, относилось вовсе не к сумкам. Теперь спросить не у кого, ушли бабушки. Может быть это было про то, что когда ноша своя, она и не ноша, а если тянет и нести тяжело, похоже мы взвалили на себя не свою ношу. Она чужая, ее бы вернуть хозяину.
Даже когда мама потеряла речь, мне хорошо быть рядом, как-то это все не повергает меня в шок. Может быть ноша своя?)) И странным образом я стала чувствовать иерархии старшая-младшая женщина семьи, которых никогда не чувствовала. А сейчас оно проявилось – мать, даже в болезни обнимающая дочь, как старшая и оберегающая. Дочь, листающая фотографии и впервые понимающая, какая сложная дочь досталась матери:
– Мама, я же везде сурова и неулыбчива.
– К тебе было не подобраться. Я тоже такая в детстве была.
Мы же все всё знаем про свою недолюбленность и предъявляем претензии – групп про токсичных родителей в ФБ бездны, групп про токсичных детей минимум. Ну и как долюбить малолетних чудовищ, у которых на роже написано «валите отсюда, я занята»?)) Интересно, будет ли когда-то направление психологии, изучающее травмы родителей, нанесённые угрюмыми детьми?))
На обратном пути притормозили на холме – там была остановка автобуса, ее было видно из окон бабушкиного дома. С вечера пятницы по воскресенье я сидела у бабушкиного окна и рассматривала в дедов бинокль, вышла ли из автобуса мама. Если мама не приезжала, у меня было большое детское горе. Если приезжала, я позволяла себя обнять и молчком сваливала во двор.
Но вечером три женских поколения семьи лепили вручную пельмени или делали плюшки. Знаете, как классно, развесив уши, под разговоры старших женщин, мазать гусиным пёрышком примятое дрожжевое тесто, сыпать чайную ложку сахара, скатывать в трубочку, складывать трубочку пополам, надрезать серединку и разворачивать? Получается сердечко))
Наверное, это сердечко, полученное из рук бабушки через руки мамы и не даёт мне упасть с небес, когда под ногами сгорает земля.
На последней фотографии тот самый холм, с которого шагали мои весёлые родители к своей суровой дочери, сосланной на свежий воздух и холодное молоко, потому что врачи сказали, что одной двусторонней пневмонии достаточно, ребёнка в городе держать нельзя))
В каждом свинстве есть кусок ветчины. Если бы не двусторонняя пневмония, суровая дочь вместо лесов, котов, озёр и полян провела бы начало жизни в детсадовских палатах на 25 человек. Может быть я им все это устроила, чтобы свалить на свободу?
