Её звали Юнона. Сокращённо Юня, Ноночка.
Белые, почти прозрачные ресницы, очень светлые глаза, белая кожа, словно седые, льняные волосы, странное темно-синее платье с длинными рукавами, совсем не похожее на летние сарафанчики девяностых, закрытые туфельки, всегда белые носочки. Мы познакомились во дворе, на качелях.
Приходила только по приглашению, а наши собаки, три громадные суки, ньюфаундленды, бились в истерике и выли, когда она приходила. Мне приходилось отводить их в гостиную и запирать, чтобы она зашла. Собаки такие были, что папа шутил: “Если придут грабить, эти клуши сами все вынесут”.
Мы много лепили из пластилина и рисовали красками, слушали аудиосказки на проигрывателе, играли в куклы и чаепитие. Она рисовала очень красивые узоры, необычные, похожие на марокканские или персидские… Рассказывала мне сказки, с необычным сюжетом, похожим на восточные сказки. С джиннами, дэвами, и волшебными камнями.
В гостях я у нее была только один раз, в соседнем доме, и мне не понравилось. У нее была странная комната, без окна, в коммуналке с длинным темным коридором, без дверей, без ламп.
Там было много разных колб, какого-то стекла, огромных бутылей, старая лампа без абажура, узкая деревянная кровать, застеленная покрывалом с птичками, и массивная тумба.
В углу был стол, но он был колченогий, одна ножка обломана, и им явно не пользовались…
Ещё мы играли с ней за гаражами, делали “секретки” с цветочками, лазали на дерево, пускали оттуда солнечные зайчики.
А потом она пропала. Не приходила сама, я не смогла найти ее квартиру, потом осень, зима…
А потом, зимой, за месяц до моего дня рождения, у меня тяжёлый перелом позвоночника, и компрессия, и оскольчатый.
Врачи, профессора, открыто, при мне говорят маме, что я никогда не встану, не буду ходить, двигать двумя руками и что “вы молодая, ещё родите, а эту только в дом инвалидов”.
Мать ушла домой, отец по пропуску был со мной…
Несколько недель, никакого прогресса нет, меня должны были выписать, т.к. не могут ни помочь, ни реабилитировать, но тут я заболела, то ли ветрянкой, то ли краснухой, тяжело, и меня переводят в ОДИНОЧНЫЙ бокс инфекционного отделения.
А потом очень странное. В мой бокс стучат и спрашивают, можно ли войти. Кто был в советских детских больницах, знает как это нереально само по себе. Это оказалась моя Ноночка!
Она оказалась тоже с ветрянкой.
Около недели она прокрадывалась в мой бокс, рассказывала мне сказки, приносила книжки с картинками и показывала мне, красивые, словно старинные карты со стилизованными картинками. Клала мне в руку маленькие металлические кораблики, лошадки, слоны, пантеры, как из настольных игр.
Поила меня каким-то сладковато-горьким травяным чаем из поильника, каким-то вкусным густым солоноватым, с металлическим привкусом, бульоном или супом, и угощала шоколадными конфетами.
Я выздоравливаю от ветрянки, меня переводят в прежнее отделение и начинается совершенно невероятное.
У меня зашевелился палец на ноге.
Это невероятно, потому что он не должен был шевелиться, он не мог, у меня был фактически перебит позвоночник, такое не восстанавливается само.
Такое даже с несколькими нейрохирургическими и операциями не всегда могут собрать.
А в моем случае все Зацепинские профессора, что осматривали меня сказали родителям, что операция не поможет.
Сделали новый рентген. На рентгене показывает только сильный компрессионный перелом и ЗАРОСШИЕ переломы позвонков (так не бывает, просто не бывает, их соединяют скобами, пластинами, их должны собирать вручную, такого просто не бывает), грыжа, небольшая киста спинного мозга (в месте, где было крошево из трех позвонков), и смещение позвонков.
Профессора собираются в моей палате по несколько раз в день, рассматривают рентгены, всплёскивают руками, рассказывая о необыкновенной пластичности детского организма и невероятной способности человеческого тела к регенерации.
Потом, понятно, все завертелось, реабилитация с утра до вечера, одиннадцать лет подряд.
Но, примерно через три года я уже встала из коляски и заново училась ходить, сама, на своих ногах…
Юну я больше не видела…
Через 18 лет я вернулась в ту же квартиру, в которой жила в детстве. Сходила в тот дом, где жила Юна, хотела попытаться ее найти…
Дом сгорел в 1994 году, за год до нашего с ней знакомства.
Он был нежилым, отключённым от коммуникаций, и самое главное, это была обычная сталинская пятиэтажка, с такой же планировкой квартир, как и у нас. Без длинных темных коридоров, не было комнат без окон. Я даже успела пройтись по заброшенному зданию до того, как его купили и сделали там отель…
… Из перемен во мне, помимо странной истории с травмой позвоночника, которые заметили мои родители, наверное, только история с мясом: до пяти лет я не ела мясо.
Ни в каком виде.
Мне не нравился вкус, запах, от замаскированного мяса меня начинало тошнить. При этом, у меня с детства была белая, не светлая, а именно белая кожа. (Но я не была анемичной, обычные показатели крови).
После ветрянки я стала есть мясо и субпродукты, пить бульоны.
Мне стало это все вкусно, я стала их просить, и чем меньше тепловой обработки – тем вкуснее. Я до сих с удовольствием ем просто кусок сырого мяса с солью. Или обмакнув в соевый соус, особенно люблю есть так куриную печень.
Без мяса в течении недели я начинаю болеть.
Причем, творог, яйца и другие источники белка не помогают: у меня портится настроение, становлюсь раздражительной, постоянно голодной, начинает болеть голова, нет сил, я все больше и больше сплю, пока не уйду в “спячку”, отсыпаясь, буквально по несколько суток подряд.
И мне стало тяжело есть каши, зерно, мне с них физически плохо, хотя до болезни я обожала именно их. Манная каша, на молоке с орешками и изюмом – была для меня деликатесом наравне с мороженным.
Ещё изменился график.
Из явного “голубя”, засыпавшего ровно в 21:00, моментально, и просыпавшейся в 6.00 без будильника, я превратилась в абсолютную “сову”: в 7-9 утра я только ложусь, с утра неработоспособна.
График на нормальный пытаюсь восстановить больше двадцати лет.
(с) Станислава Тукан
PS:
– По описанию и повадкам Юнона очень похожа на пустынного джинна-оборотня, альгуля. Ангелов собаки не боятся…
– А врачи и медсестры в больнице ее видели?
Автор: – Не знаю. Мне было меньше шести лет. Я даже и не думала тогда о том, что она могла быть “виртуальным другом”.
Но я точно помню, что санитарки ругались на разбросанные игрушки. При том, что я не могла двигаться. Вообще…
– А как ваш позвоночник сейчас? Как сложилась ваша жизнь и от чего произошла травма?
Автор: – Я упала с вершины шведской стенки, головой вниз, и на полу были твердые игрушки.
Позвоночник болит, конечно, сложно заниматься ручным трудом. Больно долго сидеть, сложно долго ходить. Но это неважно, по сравнению с прежними перспективами…
Vita Leviant: – Очень интересно! Только как вет. ортопед, хочу уточнить, что переломы позвоночника срастаются. А неврологические проблемы после них вызваны повреждением спинного мозга, которое может даже ухудшаться после травмы вследствие миеломаляции. Чтобы узнать степень его повреждения, делают миелографию.
Автор: – В моем случае опытные врачи из Зацепинской, профессора с “вторым мнением” утверждали, что они не смогут помочь. В таких случаях оперируют, но они считали, что операция не поможет. Там был компрессионно-оскольчатый, со смещением и повреждением спинного мозга. Несколько осколков, один очень неудачно вошел. И полностью отсутствовала чувствительность снизу. Редкая травма, особенно для детей.
Vita Leviant: – Слава Богу, что вы восстановились! Действительно, это чудо.
Автор: – Да. Поэтому я обычно не рассказывала эту историю и вообще про то, что перелом был именно компрессионно-оскольчатый…