Жизнь одна
Вчера укрывала кусты и молодые саженцы на зиму. 15 штук. Ничего не ела весь день, только чай, надо было засветло успеть, и кормушки зимние поставить, и замотать стволики, чтобы перезимовали. Не день, а сплошные испытания. На обратном пути зашла в магазин, стою в кассу, а передо мной – мопс стоит. В вязаной жилеточке. На жилеточке тряпочка нашита, написано «Пуся».
Тут Пусина хозяйка приходит с корзиной еды. Берет она Пусю на руки.
– Мы стояли тут! – говорит.
И Пуся на меня смотрит так, гордо, с высоты хозяйки:
– Стояли, да!
– Хорошо, – говорю.
А я устала так, давление упало, есть хочу, нет сил спорить и т.д. Жизнь одна и так мало времени для радости.
И тут наша касса зависает, к нам бежит Галя, начинает что-то нажимать, мы все стоим, ждем. А у меня аж в ушах свистит, и в глазах искрит, как я устала. И я беру, открываю пакетик с булочкой «конвертик грушевый» и кусаю большой кусок.
«Ээээ! – говорит возмущенно Пуся. – Гляньте, граждане, чо деется! Прямо у кассы, из пакетика, булку откусывают!»
И хозяйку свою лапой так:
– Тыц, смари, мол, чо!
Хозяйка смотрит и говорит:
– А вот мы домой придем и тоже покушаем, Пуся. Мы дома кушаем, а не в очереди в кассу!
А я устала, сил нет ответить даже, объяснять что-то там и т.д. Жизнь одна, так мало времени для радости. Поэтому я сырок творожный распаковала и откусила тоже. А то аж руки трясутся.
15 кустов укрыть, это, знаете ли, сильно, каждый куст же надо обвязать, потом лутрасил и вообще… сдохнешь тут, пока там Галя кассу отвисает.
– Йоооо! – кричит Пуся. – Вона чо она! И сырок ест! Смарити все!
И видно, что Пуся тоже хочет сырок.
– А вот мы до дома потерпим, да, Пуся? – говорит хозяйка. – Мы терпим всегда до дома, да?
Я спокойно доедаю себе сырок, и Пуся уже не особо терпит, потому что тянется к корзинке, где еще сырки и всякое вкусное.
Галя жмет на кассу, касса выплевывает какие-то пустые чеки, мы стоим.
Мне немного лучше после сырка и булочки, но я еще беру маленький «иммунеле», открываю и пью. Потому что, зачем мне лишние испытания?
– Ааааа! – вопит Пуся. – Я тут до дома терплю, как неродная, а она еще и пьет тут, не знаю, что это, но тоже хочу!
– А вот мы всегда до дома терпим и дома едим! – говорит хозяйка. – И пьем дома!
– Бедные… – говорю я. – Хочешь кусочек булочки? – спрашиваю я Пусю. – Тут без варенья остался уголок. Тебе можно?
– Дааааа! – Орет Пуся. И показывает, толкаясь ногами, что она переезжает жить ко мне. И тут отвисает касса, и я достаю копченую куриную ногу в упаковке и кладу ее на ленту.
– Аммм! – Орет Пуся, уверенная, что ногу я тоже, прям у кассы, сейчас же начну есть.
– Можно ей кусочек булочки? – прашиваю я хозяйку.
– Маленький, да, – сдается та.
Пуся сметает булочку и всем видом говорит, что хозяйка ей больше не родная мать, а Пуся есть сирота. И она согласна ехать ко мне в дом, особенно, если еще и нога тоже с нами поедет.
– Мы вот уже сейчас, сейчас идем уже! – говорит хозяйка Пуси, и начинает выкладывает пакетики Гале на кассу.
Но Пусю было уже не унять. Она рассказывала, что ее обманывали всю жизнь, и говорили, что в магазине есть нельзя, а вот та тетя ест, а Пуся – нет, и надо немедленно звонить в опеку, и высылать уже делегацию, тут собака помирает от голода у кассы, а мировое сообщество молчит!
– А я? – Страдала Пуся. – А я?
И вся очередь прям прониклась, и «да дайте ей кусочек какой-нибудь», – сказала очередь.
И хозяйка сказала:
– Ну, сейчас, – и дала Пусе какую-то палочку сушеную, для собак.
– Я и сама без обеда, – сказала хозяйка.
– И я без обеда, – сказала Галя.
И многие в очереди начали хрустеть, и распаковывать что-то, и это есть. Потому что жизнь – одна. Так мало времени для радости. И нам не нужны лишние испытания.
(с) Наталья Иванова